Уникальная история становления образования в Сибири
От автора: Поздравляю всех томских студентов, бывших и нынешних, с праздником, с Днем святой Татьяны, покровительницы нашей. В честь праздника расскажу о «доме Рубинштейна» в селе Ново-Александровка Кривошеинского района. Оказывается, первый студент Томского императорского университета Леонтий (Лев, Липман) Рубинштейн, после окончания единственного тогда Медицинского факультета, поехал в глушь, в далекую томскую деревню, построил там больницу, невероятный для деревни дом, женился, родил сыновей, которых оставил в Сибири, когда уходил на Восток с Колчаком. Леонтий Рубинштейн бесследно исчез, но выясняется, что дети, внуки, прапраправнуки первого томского студента живут до сих пор в Молчаново и продолжают сеять «разумное, доброе и вечное». Собственно, ради этих спор культуры, цивилизации на диких азиатских просторах и открывали когда-то первый в Сибири университет…..
Дом Рубинштейна возник в моей жизни случайно. Его фотографии прислала мне из Санкт-Петербурга Лидия Майорова, 80-летняя бывшая студентка Томского медицинского института. Заслуженный врач и пенсионерка гуляет в северной столице близ печальной Черной речки и вспоминает своё горькое и счастливое детство в исчезнувшей деревне Ново-Александровке Кривошеинского района. Её папу забрали в годы большого террора, мама умерла, а 7-летнюю девчонку приютила старшая сестра матери, главный врач Ново-Александровской больницы Евдокия Калмыкова, тётя Дуся.
— Мы жили в доме Рубинштейна, — говорит мне в голосовом сообщении хорошая 80-летняя девочка Лида.
— А почему так называли этот дом? — пишу я вопрос.
— А вроде врач такой был в Ново-Александровке, — говорит Лидия Ивановна. – Ушел с Колчаком, больше его никто не видел…
Но откуда в глухой сибирской деревне врач со звучной фамилией? В год открытия Томского императорского университета, в 1888-ом году один врач в Сибири приходился на территорию, равную современной Польше. Никакой связи, кроме лошадиной, никаких дорог, только направления. Большинство врачей жили в городах, поближе к пациентам и в дальние деревни даже не ездили в силу практического профессионального цинизма: «Я пока до вашей Пудовки доеду, ваша больная помрет, судя по тому, что Вы рассказываете, милейший — говорили они ходокам из дальних мест. – А пока я буду ездить к вам 3 дня, здесь в Томске не окажу помощь десятку-другому пациентов. Вот и рассудите, стоит ли запрягать…».
Возможно, подумал я, Рубинштейн из первых выпускников Медицинского факультета Томского университета, поехал по зову сердца в деревню. Это была счастливая мысль. Липман (Лев для простоты, Леонтий для опрощения уже в деревне) Рубинштейн оказался единственным из первых студентов томского университета, кто оставил развернутые воспоминания о студенческих годах, которые на собственные средства отпечатал в «паровой типографии Н.И.Орловой, Томск» и подарил университету на 25-летний юбилей в 1913-ом, довоенном году. Вот что пишет уроженец Виленской губернии (орфография сохранена только в этой фразе): «Задолго до 22 iюля 1888 года (дата открытия университета – прим ОО) интеллигентная часть населенiя Евр.России и в особенности Азиатской с нетерпенiем ожидали оффициальнаго известiя о времени открытия университета въ Томске…».
В.М. Флоринский, первый попечитель томского университета, да будет помянуто добром его имя, разослал сообщения об открытии томского университета во все учебные заведения, ученые общества и, бинго(!), в правления духовных семинарий, выпускников которых ни в какие университеты России старались не принимать. «Закон Божий знаете, чего ж вам боле…» Нехитрая адресная рассылка сделала чудо. В Сибирь поехали самые бедные, обделенные, бесстрашные семинаристы, евреи, которые не могли поступить в другие университеты из-за 10% нормы приема. Мужество их, отправлявшихся в безвозвратную неизвестность, было удивительно: «Зимой Сибирь была почти недоступной: путешествие на лощадях, в суровые морозы на расстояние нескольких тысяч верст, было дорогим и требовало много времени..».
Будущий томский студент Рубинштейн узнал маршрут в Сибирь аж добравшись «до центра северо-западной Руси – в Вильно», нынешний Вильнюс в Литве. Из Вильно добирался до Нижнего Новгорода по железной дороге, затем плыл в Пермь на пароходе. Из Перми снова ехал в Тюмень «по железке» и уже оттуда плыл в Томск «водой». Проезд до Томска на частном пароходе «самой богатой фирмы купца Курбатова» в салоне III класса был бесплатным для первых томских студентов! «На видном месте имелось объявление фирмы о предоставлении едущим в Томск для поступления в университет бесплатного проезда.., причем при выдаче билета не требовалось доказательств цели поездки в Томск. Так велико было в то время доверие к молодежи!».
Будущих томских студентов, которых набралось больше 10 человек, тоже бесплатно устроили на пристани в заде ожидания «в удобном и теплом помещении, бесплатно отпускался также кипяток в любое время, — пишет Рубинштейн. – Как командир парохода, так и пассажиры, которыми пароход был переполнен, относились к нам с редким расположением; в приглашениях в рубку на стакан чаю недостатка не было. Как теперь помню старика Н.В.Смирнова, томского купца, возвращавшегося с нижегородской ярмарки, не раз приглашавшего меня откушать стерляжьей ухи и повествовавшего нам об условиях жизни в Томске. Эти сердечные отношения окружающих, рассказы их о Сибири, как о стране богатой, а в особенности гостеприимной, уверения их в том, что Сибирь не так мрачна и сурова, как она кажется сначала, а в особенности преувеличенное их уверение о богатстве и величии зданий университета возымели на нас свое действие…».
Чтоб я так ехал на пароходе со стерляжьей ухой! И все же неизвестность и пустынные берега Оби, баржа с арестантами, которую в нагрузку тащил за собой фешенебельный пароход «Рейтерн», наводили на грустные мысли еврейского мальчика, который навсегда, по всей видимости, расстался с родными, живущими на западных окраинах Российской империи.
Но томичи так были рады невиданным еще в Сибири студентам, что поневоле поднимали настроение: «Благодаря сердечному настроению наших спутников, мрачное настроение духа просветлялось…» Воистину, сбывался прогноз первого попечителя Университета Василия Флоринского, который настаивал на томской прописке первого за Уралом высшего учебного заведения: «В Омске науку будут терпеть, в Томске лелеять, ибо это будет гордость города, цвет его и слава». Томичи лелеяли первых студентов заранее и не зря Рубинштейн от имени всех студентов-пассажиров пишет: «Думаю, что все мы до сих пор питаем благодарность к пассажирам «Рейтерна», поддерживающим в нас в тяжёлое время бодрость духа…»
По прибытии в Томск лично Флоринский расспросил Рубинштейна о его жизни, семье, материальном положении и распорядился поселить бесплатно в общежитии. Вот откуда традиция лично беседовать с каждым из первокурсников, которой придерживался незабвенный ректор СибГМУ Вячеслав Новицкий! «Андрюша, — говорил он, — а кто еще расскажет этим мальчикам и девочкам из Шарыпово и Междуреченска, куда они попали?».
А вот куда. На первый курс в 1888 году были зачислены 74 студента и 1 вольнослушатель. Напутствуя первых томских студентов, попечитель учебного округа сказал: «В случае каких-либо сомнений или недоразумений обращайтесь ко мне не как к начальнику, а как к любящему вас отцу». Вот как лелеяли первых студентов в «ямщицкой столице»! Первая лекция на единственном тогда Медицинском факультете называлась «Что такое жизнь?» и провел её профессор ботаники Коржинский: «Вы пришли сюда изучать жизнь, пусть же первое слово, которое вы услышите в этих стенах будет о жизни…».
Нет более живого и практического свидетельства о жизни первых томских студентов, чем воспоминания Рубинштейна. Где жили, что ели студенты, сколько за это платили, какие лекции читали, куда ходили веселиться: «В общественных и коммерческих собраниях студенты пользовались бесплатным входом на танцевальные вечера и маскарады, устраивающиеся почти каждое воскресенье, среди танцующих всегда бросался в глаза десяток, а то и более студенческих форменных сюртуков. Словом, вряд ли где можно было встретить такой радушный прием, какой оказывался студентам в первый год существования университета».
Весьма огорчительны, правда, описания губернского быта: «..По улицам небезопасно было ходить запоздавшему студенту: освещение было скудное, керосиновое, тротуары плохие даже на главных улицах, а грязь непролазная (извозчики за пятачок перевозили через улицу), рассказы о грабежах и нападениях из-за платья свежи были в памяти..».
(продолжение) Нигде больше я не слышал об этом случае студенческого неповиновения, которого больше всего опасались и кратковременный ректор университета, профессор Николай Гезехус, и более чем осторожный попечитель Василий Флоринский. Тезисы обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева о том, что университет будет в неблагонадежной Сибири рассадником свободомыслия, еще у всех были живы в памяти, поэтому сор из университетской избы, видимо, решили не выносить.
А дело было так. На университетский праздник каждому студенту было предоставлено право пригласить дам, списки которых были поданы заранее. Судя по всему, лично Флоринский вычеркнул из списка двух девиц, теперь уж не понять, по каким причинам. Возможно, это были дамы полусвета со злачной улицы Бочановской (нынешняя Лермонтова), которые могли произвести фурор в приличной компании. Узнав об этом, студенты решили в знак солидарности с товарищем вовсе не ходить на праздник. Всем приглашенным были разосланы извещения о том, что праздник отменяется, а «попечитель при встрече с некоторыми студентами перестал подавать руку, что он прежде обязательно делал».
Василий Маркович Флоринский, как явствует из воспоминаний, вовсе не был тем благостным человеком, каким его рисует официальная университетская историография. Попечитель ждал полгода и рассчитался с «забастовщиками». Весной 1890 года он лично приходил на полукурсовые экзамены и в результате главные зачинщики не прошли на 3 курс. Из 75 человек осталось всего 36! Железная рука была у Василия Марковича.
Зато оставшиеся 36 студентов были допущены на встречу цесаревича, будущего последнего императора России Николая II. Рубинштейн говорит, что это произошло 5 июня 1891-го года и.. всё. Никаких особых ощущений от царственной особы, разве что: «Наследнику Цесаревичу показали весь университет; в кабинете гистологии были приготовлены под микроскопами препараты крови…» Идет 1913-ый год, когда Рубинштейн пишет эти строки, Николай II на престоле, Россия на небывалом подъеме, Первая мировая война еще кажется невозможной, но никакого подобострастия или даже вежливого верноподданичества нет в тексте Рубинштейна.
На 5-ом курсе в европейской части России вспыхивает эпидемия холеры, которая «с волной переселенческого движения пожаловала в Сибирь». Трое старшекурсников и Рубинштейн тоже плывут на пароходе в Тюмень помогать справиться со вспышкой болезни. По пути на пароходе умирает от холеры женщина. «Девать её было некуда, так как до пристани и жилья оставались сутки плавания, мы поняли милые порядки на пароходах, плававших тогда по рекам Западной Сибири», — корректно намекает первый томский студент на судьбу умершей.
На пятом курсе студенты уже вполне обеспеченные люди: работают заместителями врачей, на хороших окладах, да вот беда, к началу занятий «двое утонули в Томи, один, будучи душевнобольным, скрылся и умер от голода в лесу, а четвертый психически заболел». Последние экзамены сдавали всего 32 человека из начинавших обучение 75. Да и дальнейшая судьба 32 томских студентов доказывает, как была и опасна, и трудна жизнь врача на пороге 20 века: «Прасолов утонул, Голубев умер от туберкулеза, Смирнов и Орлов от сыпного тифа в Ачинске, других увлекла борьба за существование (видимо, ушли из профессии – прим ОО), а третьи, оставшиеся в университете, состоят жрецами науки уже давно…».
Заканчивает воспоминания Рубинштейн очень важными для него и нас словами. Он желает студентам томского университета, «среди которых имеет честь состоять и сын мой», такой же привольной жизни и симпатии местного общества «какие доставались на нашу долю».
В библиографических описаниях дата смерти Леонтия Рубинштейна отсутствует. Скорее всего, он действительно бесследно сгинул в водоворотах Гражданской войны.
Зато доподлинно известно, что некий Владимир Леонтьевич Рубинштейн, выпускник Медицинского факультета Томского университета в годы Великой Отечественной войны заведует районной больницей в Молчаново. Это сын Рубинштейна. По всей видимости, у него был брат, Александр Леонтьевич Рубинштейн, который стал профессором, специалистом по грунтам, но уже не в Томске.
В 1965-ом году отделом культуры Молчановского райисполкома заведовал внук Леонтия Рубинштейна, Эдуард Владимирович. По сей день в Молчаново живут и работают потомки первого томского студента, с которыми, я надеюсь, еще встречусь.
А вот дома Рубинштейна уже нет. Как не осталось почти ничего от Ново-Александровки. Только редкие искатели ходят иногда по развалинам дома с металлодетекторами среди призрачных высоких стен, фаянсовых умывальников и фикусов в кадках, ищут клады и предметы с историей.
А история вот она…
Андрей ОСТРОВ
Опубликовано в телеграм-канале «Обитаемый остров» в январе 2025 года
Фото с сайта Сибирского государственного медицинского университета