125 лет со дня рождения Юрия Карловича Олеши

Детство и начало юности Олеши связаны с Одессой. Среди близкого круга друзей Юра прослыл остряком, настоящим авторитетом. Метким высказыванием юноша мог заткнуть за пояс любого оппонента. С ним предпочитали не связываться – никто не хотел стать объектом издевательств. В детстве Юрий совершенно не интересовался литературой. Куда больше его волновал футбол – вид спорта, который появился совсем недавно, но уже успел завладеть сердцами окрестных мальчишек. Олеша с удовольствием играл в футбол, даже выступал за честь родной гимназии на многочисленных соревнованиях. Какое-то время юноша даже грезил спортивной карьерой, но об этом пришлось забыть – у него было слабое сердце.

Когда со спортом было покончено, устремления юного таланта обратились на литературу. Тогда он близко сошелся со многими будущими знаменитостями — Багрицким, Катаевым, Ильфом, Петровым, и их судьбы в дальнейшем тесно переплелись… Юные, веселые, беззаботные, полные амбиций, они приняли случившуюся революцию с восторгом, как начало новой жизни. И хотя родители Олеши (а они были дворянского происхождения и выходцами из Польши) приняли решение эмигрировать, 23-летний Олеша с ними не поехал.

Катаев уговорил эту развеселую и дружную одесскую компанию переехать в Харьков. Время тогда было трудное и голодное. Юрию Олеше и Валентину Катаеву приходилось жить случайными заработками, сочиняя на заказ эпиграммы или тосты для застолий, что, впрочем, им давалось очень легко. И жили они хоть и бедно, но весело и счастливо. 

Первой любовью его была Серафима Суок, младшая из трех дочерей австрийского эмигранта. Обретенное счастье оказалось недолгим, и разрушил его появившийся в Харькове Владимир Нарбут, хромой и однорукий, но, тем не менее, весьма брутальный. Он был довольно известным литератором, одним из представителей акмеизма, наряду с Ахматовой, Гумилевым, Мандельштамом. Серафима ушла к нему.

Вскоре из Харькова вся компания — Катаев, Сима с Нарбутом, Олеша и другие — отправилась в Москву. Олеша внешне выглядел довольно спокойным, но, издерганный своими любовными переживаниями, сильно осунулся и постарел.
Там они устроились на работу в редакцию газеты «Гудок», выпускаемой для железнодорожников. Вскоре Олеша, которому дали псевдоним Зубило, стал там одним из лучших фельетонистов, его материалы печатались в каждом номере, читатели их с нетерпением и интересом ждали. А Олеша писал эти фельетоны очень легко.

Он сумел перебороть свою мучительную любовь. И помогла ему в этом средняя сестра Суок, Ольга. Как-то, оказавшись с ней рядом, он поделился  своими переживаниями, а потом спросил: «А вы могли бы так обойтись со мной?!» — «Нет, пожалуй…» —  «Тогда выходите за меня!». И они поженились.

Ольге Суок посвящена сказка «Три толстяка». Она принесла автору настоящую большую славу. А написана была … почти шутя. Часто бывая в гостях у Катаева, Олеша обратил внимание на соседскую девочку, читающую какую-то книгу. Они познакомились с этой 13-летней девочкой. А  книга оказалась «Сказками Андерсена». Тогда Олеша и пообещал юной любительнице сказок сочинить историю не хуже андерсеновских. И сразу же с огромным увлечением принялся за дело — начал писать «Три толстяка».

Олеша был мастером метафор. Во многом это составляет притягательность и силу его писательского дара.  Метафорами наполнена его «взрослая» повесть «Зависть». Но и повествование для детей не обходится без множества изысканных метафор, которые Олеша обожал придумывать.

«Город поворачивался под ним, точно приколотый на булавке».

«Мускулы у силача ходили под кожей, точно кролики, проглоченные удавом…»

«Гром запрыгал, как мяч, и покатился по ветру»

«Большие розы, как лебеди, медленно плавали в мисках»

«Фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком»

«Они бежали к городу. Они удирали. Издалека люди казались разноцветными флажками»

После этой прославившей его сказки Юрий Олеша больше ничего крупного не написал. Что же случилось? В своем дневнике он пытался объясниться: «Литература кончилась в 1931 году. Я пристрастился к алкоголю…». Но это, конечно, не вся правда. Оказалось, что его взгляды на литературу сильно расходятся с «линией партии». По этому поводу он откровенно писал жене: «Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна — не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику». 

Пришло время, когда писателям стали указывать не только на то, что им писать, но и как писать. Олеше намекали, что его манера далека от соцреализма, на который взяла курс советская литература. Главным аргументом  было : «  Народ этого не понимает». Но Олеша знал, что предлагаемым сухим и скучным языком он писать не будет.

Последовала расплата — в 1936 был наложен запрет не только на публикацию его произведений. Тогда-то Олеша и замолчал на долгие двадцать лет. Эммануил Казакевич, большой друг Олеши, написал: «У него оказалось достаточно силы характера, чтобы не писать то, чего он не хотел».
 Душевную боль и обиду он  глушил выпивкой, став завсегдатаем ресторана «Националь». Денег у него зачастую не было, но многие его угощали. А он развлекал себя и окружающих шутками.

Одна из них,  по свидетельству современника, дошла до наших дней.
Выходя из ресторана, Олеша обратился к человеку в форме, которого принял за швейцара:

— Швейцар, такси.
— Я не швейцар, я адмирал.
— Тогда подводную лодку, пожалуйста.

Юрий Олеша  пережил Вторую мировую войну (в эвакуации работал на радио),  смерть Сталина, увидел начало оттепели и изменения, которые она принесла в жизнь советских людей (ослабление цензуры, возращение старых знакомых из ссылок, реабилитацию репрессированных и незаконно осужденных).

После смерти Сталина о писателе вновь вспоминают. В 1950-х Олеша принимается в творческих кругах. Однако даже после снятия запрета на публикации, Юрий Карлович  не смог прийти в себя окончательно, он крайне редко брался за новые рукописи. Однако все последние годы Олеша писал что-то вроде дневников, в которых можно найти и отрывочные воспоминания, и мучительные размышления о тех, кто погиб в репрессиях, соседствующие с повседневными наблюдениями и восторженными отзывами о прочитанных книгах. Все это писалось исключительно в стол, тексты были очень откровенными и местами даже злыми.

Писатель умер в 1960 году. Разрозненные заметки были собраны его женой Ольгой Суок, а также литературоведами Виктором Шкловским и Михаилом Громовым в единую книгу и опубликованы под названием «Ни дня без строчки» (более полное собрание заметок

можно найти под заголовком «Книга прощания»).

Сегодня эти хаотичные наблюдения, полные боли, разочарования, напряженных споров с самим собой и при этом поразительной красоты, любви к жизни и проницательности, и кажутся самым главным и самым честным произведением Юрия Олеши. Это настоящая книга души писателя и очень личная история революции, которая оказалось не такой, как мечталось.

Юрий Олеша, из «Книги прощания»:

«Надо помнить, что смерть — это не наказание, не казнь. У меня, вероятно, под влиянием владевшего мною некогда алкоголизма, развилось как раз такое отношение к смерти: она — наказание. А может быть, так оно и есть? Тогда за что? Тогда и рождение — наказание, со своим, еще более трудно объяснимым «за что». Вероятно, кончается и эпоха этих записей. В жизни моей, по существу говоря, было удивительное обстоятельство только то, что я жил.

Каждый день я жил, каждую минуту я жил. Нельзя говорить, что я достиг чего-то или не достиг, это ерунда — главное, что я каждую минуту жил. Я шел по аллее городского сада в Ашхабаде [в эвакуации] и вдруг увидел: недалеко от стены деревьев лежат выкатившиеся на аллею большие зеленые шары, похожие на шутовски выкрашенные теннисные шары. Я нагнулся и поднял один. Довольно тяжелая штука… Как будто похоже на плод каштана. Нет, это не плод каштана. Вскрыть? Нет, я не стал вскрывать. Нет ничего — ни дружбы, ни любви… Есть только возможность поднять с земли в тени огромного дерева зеленый шар, который я увидел впервые в жизни. Кто ты, зеленый шар?»

Подготовила Ольга Крюкова