1 февраля —  140 лет со дня рождения Евгения Ивановича Замятина.  В дореволюционной России писатель пострадал за большевистскую деятельность.  А Советская Россия отвергла его как  «противника революции и представителя реакционных идей» (так в Малой советской энциклопедии). Он раздражал любую власть.

Евгений Замятин родился 1 февраля 1884 года. Его отцом был православный священник, мать занималась музыкой. Детские годы он провел в Лебедяни, провинциальном городке Тамбовской губернии. Отучился в лебедянской, а затем воронежской гимназии, поступил на кораблестроительный факультет Политехнического института Санкт-Петербурга. 

Сын священника вступил во фракцию большевиков, часто выходил на митинги. В 1905 году его арестовали и выслали домой, в Лебедянь, с запретом на жизнь в Петербурге. Но он все равно вернулся, поселился в столице нелегально и умудрился окончить институт в 1908 году

Через три года его вновь арестовали и выслали в Лахту, на берег Финского залива. «Высылка, тяжелая болезнь, нервы перетерлись, оборвались», — вспоминал он потом об этом времени. Проблемы со здоровьем, появившиеся во время ссылки, будут преследовать его всю жизнь — из-за хронического колита и стенокардии писателя мучили боли. Два года Замятин провел почти в полном одиночестве и написал повесть «Уездное», опубликованную в 1912 году.

О чём повесть? О том, что провинциальная глушь обманчива – под покровом ленивого сна в ней скрывается много чего отвратительного. В повести описывалась жизнь провинциального уезда, а главным героем был Анфим Барыба, сын сапожника, «широкий, громоздкий, громыхающий, весь из жестких прямых углов». Отец грозит, что если Анфим не сдаст экзамены в училище, то его выгонят из дома. Провалив самый первый экзамен, сын сам решает не возвращаться. Он живет за счет богатой вдовы, с которой завел отношения, ворует деньги из церкви и устраивается лжесвидетелем у адвоката — оговаривает кого скажут, в том числе и единственного своего приятеля, портного Тимошу. Постепенно вор и лжесвидетель Анфим становится урядником, воплощением грубой полицейской власти в этой глухой провинции.

К Замятину пришла слава.  Некоторые критики даже сравнивали его с Достоевским. Федор Сологуб не поверил, что никому не известный новичок мог написать такую талантливую вещь и спрашивал Алексея Ремизова, зачем тот взял себе псевдоним Замятин. 

Сам же Замятин не терпел никаких сравнений  и отстаивал свою творческую независимость. В сопоставлении с другими писателями он видел признак несамостоятельности и вторичности.

Следующая повесть «На куличках» укрепила славу Замятина. Цензура увидела в ней  антивоенный памфлет. Петербургский окружной суд постановил, что текст Замятина «по содержанию своему представляется явно противным нравственности» и сослал писателя в город Кемь Архангельской губернии. Под впечатлением от этой ссылки Замятин сочинил третью, еще более мрачную и гротескную повесть «Алатырь». Ее высоко оценил Горький. 

После освобождения из ссылки его, как специалиста по кораблестроению, направили в Англию. В 1916 году Евгений Замятин приехал в Ньюкасл. Он прибыл в центр европейской промышленности по важному делу. Молодому инженеру как представителю заказчика необходимо было участвовать в проектировании и наблюдать за строительством ледокола «Святой Александр Невский». (Этот самый ледокол после революции 1917-го стал носить имя «Ленин»).

Командировка длилась полтора года. За это время он в совершенстве выучил английский, перенял британскую манеру одеваться и вести себя.  В повестях, написанных на английских впечатлениях, Замятин не отказывает себе в иронии по отношению к англичанам, их быту, далекому и странному для русского человека. Однако образ утонченного денди, большого знатока английской литературы, остался с ним навсегда. Именно таким его увидел Александр Блок, когда они познакомились в 1918 году.

Вернувшись на родину осенью 1917-го и пережив здесь революцию, писатель стал посещать горьковские литературные вечера, где впервые прочитал на публике повесть «Островитяне» из английской жизни. Слушатели были в восторге. Повесть так понравилась Корнею Чуковскому, что он не преминул воскликнуть: «Новый Гоголь явился!»

Из Англии писатель вернулся с обновленным литературным стилем. Замятин был автором мрачных полуфантастических историй, вырастающих из самой реальной жизни. В рассказе «Пещера» быт времен голодной и холодной поры первых лет революции как будто погружен в каменный век. В рассказе «Дракон» (1918) возникает образ солдата-красноармейца, который выглядит как огнедышащий змей. Дракон без раздумий убивает человека только потому, что он «морда интеллигентная», а потом бережно согревает в своих красных лапах замерзшего воробья. Парадокс, который родили революция и гражданская война: крайняя жестокость в соседстве с  сентиментальностью. Но из-за обилия метафор читатель не сразу понимает смысл происходящего.

В эти годы Замятин был учителем молодых прозаиков. Из его студии в петроградском Доме искусств вышли почти все члены будущей группы «Серапионовы братья» и среди них – крупные русские писатели ХХ века (М. Зощенко, В. Каверин, К. Федин).

Писатель активно участвовал в литературной жизни, не чураясь и публицистики. В 1921 году в статье «Я боюсь» он писал: «Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет… пока мы не излечимся от какого-то нового католицизма, который не меньше старого опасается всякого еретического слова. А если неизлечима эта болезнь – я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: её прошлое».

В большевистском опыте Замятин быстро разочаровался. Уже в 1920 году был написан роман «Мы» – классическая антиутопия, послужившая образцом для всех знаменитых антиутопий ХХ века. Писатель создает образ страшного будущего, в котором на смену искренним чувствам приходят машинный расчет, математическая строгость, подавление личности. Замятин был одним из первых, кто ужаснулся возможным последствиям этого.

Цензура, теперь уже советская, не пропустила роман в печать. Критик Александр Воронский написал, что весь роман  «пропитан неподдельным страхом перед социализмом». Его так и не опубликовали на родине автора. Но в 1920-е он  был переведен на английский, французский, чешский языки и получил признание. 

Бывший студиец Замятина, тогда уже выраставший в матерого советского литературного чиновника Константин Федин вместо того, чтобы оградить Евгения Ивановича  от агрессивных дураков, не дающих писателю печататься, этак «сочувственно» заметил: «Замятина испортили две болезни – «пристрастие к сатире» и «формальная изысканность».

Социальные рамки ужесточались, а самостоятельный и прихотливый  талант  писателя не хотел признавать этого.  Человек, по Замятину, с неизбежностью выламывается из любых рамок, это как бы и не требует доказательств. И протест Евгения Замятина против всякой косности в жизни и в искусстве  был не декларативным, а именно художественным. Он предлагал своё, новое, самобытное слово, свой подход к материалу для прозы. Конечно, раздражала «фантастика» Замятина, вырастающая из реальности, но особой – абсурдной реальности.

Нестандартно мыслящий писатель оказался чужим в дружном сообществе советских писателей. Под жернова репрессий литератор не попал, но в полной мере ощутил на себе безразличие и цинизм системы.

Замятин решился написать письмо Сталину, где просил вождя разрешить ему выезд из СССР. Получив  в 1932-м согласие, писатель эмигрировал во Францию, стал сотрудничать с ведущими парижскими изданиями. Евгений Иванович быстро обрел популярность, но, став известным в Европе, не добился публикации работ на родине.

Не оставил Замятин без внимания такую область творчества  как кино. Он написал сценарий к фильму Жана Ренуара «На дне», в котором Ваську Пепла играл молодой Жан Габен.

Евгений Иванович скончался 10 марта 1937 года, ему было всего 53 года.

В конце 1980-х в новой России он оказался в первом ряду возвращенных русской литературе  имен.

Подготовила Ольга Крюкова